прозрачном мире. Никого. Ни намека на живых людей или их мысли во всем огромном молчаливом океане. Лишь тихий лязг — эхо столкновения его собственной мысли с другим, скитающимся вдали Разрушителем. И далеко, и близко — к ужасу Рана, очень близко — находились приближающиеся враги. Насколько можно было верить органам чувств, его племя осталось последним из всех морских племен.

«Мы все-таки в убежище, — успокаивал он себя, глядя, как гигантская тень накрывает улицу, выпирает из-за углов зданий, растет, как необъятное грозовое облако. — Спрячемся, как обычно. Они не смогли поймать нас раньше, не поймают и теперь. Но если укрытие подведет? Что дальше? Что дальше?»

Из глубины, из какой-то неизвестной человеку пропасти величаво поднялась долгая Мысль и двинулась сквозь толщу воды, словно медленный пульс, ударив раз, другой, третий, после чего стихла.

Темная громада Разрушителя, как мифический Кракен, повисла над племенем. Ран затаил дыхание, готовясь дать команду к бегству, но сдержался, наблюдая. Вода между замершими в ужасе людьми и гигантской машиной забурлила, пока машина не стала казаться иллюзией, зыбким фантомом, которого могли изгнать волны. Но это была не иллюзия, и единственным способом спастись было бегство.

3

Пришельцы, создавшие эти машины и пославшие их в глубины океана, чтобы охотиться на людей, нарушили древнейший закон Земли — закон равновесия. У каждого живого существа на Земле был достойный противник. Но с железными Разрушителями ни в воде, ни над водой не мог справиться никто. Существование Разрушителей доказывало — если в таком доказательстве была необходимость, — что пришельцы прибыли на Землю из космоса и узурпировали наследие человека.

Теперь оставалась лишь слабая надежда на то, что люди вернут себе Землю. Сияние их чистого разума давным-давно померкло, уступив место первобытным инстинктам, как у Дагона. Но Ран с завидным упорством цеплялся за древнюю легенду. «Рожденные на Земле вернут ее себе». Иначе нельзя. Зачем бороться? Чтобы сдаться, не передав знания своему наследнику?

Разрушитель опустился почти до уровня башен. Там он остановился, выделяя биение теплых сердец среди множества холодных на заросших водорослями улицах. И теплокровные, и холоднокровные существа бок о бок прятались среди растений и руин; инстинкт и разум находили общий язык перед лицом смерти.

— Когда он пройдет над куполом, — рассуждал Ран, — нужно бежать. Но не раньше. Есть надежда, что он нас не заметит…

Напряжение становилось невыносимым, но крохотный шанс еще оставался.

Среди коричневых водорослей серебристая фигурка человека вдруг задрожала от ужаса. Слабейший разум не выдержал на точке излома между сознанием и инстинктом.

— Бежим! Бежим! Спасайся кто может! — завопил Дагон в дикой алой вспышке слепого бешенства.

Для племени этого было достаточно. Разрушитель мог проплыть мимо, но теперь он наверняка заметил добычу. Соплеменники Рана разлетелись из укрытий, словно осколки бомбы, взорванной на улице давно заброшенного города. Вода забурлила от их пронзительных, нечленораздельных криков ужаса.

Разрушитель чуть приподнялся в воде, возбудив сильные волны.

На миг Ран застыл, хотя это было неблагоразумно, — застыл, борясь со злостью на Дагона и вспоминая сны, в которых он лицом к лицу сходился с Разрушителями. Дагон, зверь, навлек беду на людей. Ран, человек, рискованно медлил, бросая бессильный вызов врагу. Почему? Он не знал. Быть может, в глубине души желал доказать машинам, что не все люди — животные, повинующиеся исключительно инстинктам. Но он не мог ничего доказать. Разрушители также не были мыслящими существами, они были машинами, движимыми одним лишь побуждением, встроенным в их извергающие огонь тела: убивать. Думать был способен только человек — но не каждый.

Самоубийственный порыв прошел, и Ран вспомнил о племени.

— В башню! — прокричал он, заглушая дикие вопли отчаяния, и закрутился в воде. — Прячьтесь! Бегите! Встречаемся в башне при первой возможности. Спасайтесь! Спасайтесь!

Он не знал, услышали ли его. Он уже мчался в темную глубь сильной, компактной серебряной стрелой, лавируя между толстыми пустыми стеблями водорослей и древним остовом здания, скользя вдоль холодных рельсов с полуинтуитивной-полурасчетливой уверенностью, которая должна была сбить преследователя с толку.

Не зрением, а другими чувствами он ощущал, что позади огненные фонтаны уже поливают его соплеменников, как ранее поливали соплеменников Дагона, и по той же причине — истерике и животной тупости Дагона перед лицом опасности. Умный вождь послал бы несколько человек, а затем еще несколько, чтобы отвлечь Разрушителя, заманить за высотные здания, пока основная часть племени прячется в безопасном месте. Но в то же время умный вождь не забыл бы о слабостях Дагона.

Поэтому вина всецело лежала на Ране.

Яркие звезды вспыхивали и падали на город, расцветая синим и янтарным, алым и золотым. Ран слышал предсмертные крики и называл про себя имена погибших. Сперва люди умирали по одному, затем по двое, по трое и целыми группами. Ран слушал, а потом отключил слух, отрезал свой разум от последних настойчивых призывов с последней границы человеческого бытия, потому что не мог на них ответить.

Его сила нужна живым; он должен спасти тех, кого сможет. Умирающим он помочь не в силах. Ран закрыл уши и быстро поплыл дальше вдоль металлического рельса.

Он смутно осознавал, что Дагон еще жив. Многие погибли, но Дагон по-прежнему издавал громкие панические крики и плыл к укрытию с силой, какой не должно было остаться у вождя, чье племя совсем недавно подверглось истреблению.

Невозможно было сосчитать, как долго фонтаны взрывались яркими брызгами в сумраке заросших водорослями улиц. Всякий раз, когда расцветал звездный цветок, кто-нибудь из морских людей с тихим криком погибал.

Наконец фонтанов стало меньше; алые, серебристые и холодные синие звезды настигали последних замешкавшихся.

Но Дагон выжил, и Ран, державшийся за блестящий рельс, тоже выжил. Выжили наиболее удачливые, мудрые и быстрые. Они оказались в безопасности — на нижних улицах, куда Разрушители до сих пор не научились спускаться, и в тайных подземных укрытиях, где было особенно много металлических рельсов.

Они думали, что находятся в безопасности.

Они начали переговариваться тихими, как прикосновения ветра, голосами, и один за другим поплыли к месту общего сбора.

В тот момент вместе с первым протяжным скрежетом металла о камень началась последняя глава истории подводного человека.

Охваченное ужасом племя неподвижно висело в воде, гадая, что означает этот прежде неслыханный звук.

Новый оглушительный скрежет металла и камня был ему ответом. Но этого хватило. Ран, поднявшись к отверстию в бурых зарослях, увидел перед собой начало конца. Все происходило так близко, что было видно даже невооруженным глазом в мутной воде, и так громко, что